Белое чистое полотно. Незыблемое и девственное. Поглощающий душу воздух и парящие повсюду хрусталики льда, заставляют вздрагивать тело. Обнаженное, хрупкое тело, покоится по среди огромного белого полотна. Тело никуда не спешит. Оно умеренно дышит и знает, что абсолютно нет никого рядом. Его не тревожат заботы, и даже назойливые холодные крупицы, повергающие нагое тело врасплох холодного кокетства, да же те не в силах препятствовать его одиночеству. Тело так же уверенно, что завтра будет новое тело и новый ночной спутник, однако не один из гостей не останется в оковах повседневной хлопотливой любви…
Бернар поднялся с кровати и медленным ленивым шагом последовал в ванную комнату. Он включил освежающий душ и смыл остатки белого полотна. Бернар поглядел в зеркало и лишний раз позавидовал , за кого-то, своей молодости.
- Я все прощу тебе, но вспомню позже у смертного одра. – сказал он зеркалу, передумав сбривать интригующую щетину.
После душа, Бернар вернулся в спальню. Он провел ладонью по темно-синей простыни, которая успела остыть. Он от души сплюнул на подушку, после чего вышвырнул прочь через балкон с пятого этажа. Бернар остался там, провожая полет пернатой подруги, он закурил сигарету. Бернар глядел на небо. Он был суров и прекрасен в свете хладнокровной ночной спутницы. Одну за другой, он одолел едва начатую пачку сигарет, после чего удалился в комнату и лег отдыхать на полу.
Тонкий стебель пронизывает гладь пурпурной воды. Он устремляется в глубь, к илистому дну, пытается достать несовершенную почву, в надежде спастись. Оранжевое небо поглощают седые облака надвигающейся бури. Стебель дрожит. Он замер, он кроток и осмотрителен. И вот , он уходит под воду. Его освежающая бодрящая зелень исчезла, сравнялась с водой. А начавшийся шторм , уничтожил надежду спастись.
- Доброе утро, Бернар! – поприветствовал смуглый молодой человек в темных очках.
- Утро. – ответил тот, и принялся выгружать картины обернутые защитным черным чехлом.
- Зачем ты мараешь себя? Ради бога! Пусть рабочие трудятся! – брезгливо воскликнул человек придерживая двери . Бернар опустил увесистую картину и повернулся к разговаривающему.
- Скажи, Андрэ, если бы твоя жена, была инвалидом первой группы, или парализована, с кухни до постели, ее тащили бы рабочие?
Андрэ снял очки и в недоумении поглядел на серьезного Бернара, который продолжал стоять, в ожидании ответа, на поставленный вопрос.
- Что хочешь , то и делай! Честно, ты дурной! – молодой человек вернул очки в обратное положение, и ушел вдоль галереи.
В течении полутора часов, все картины были выгружены и развешаны по местам.
- Поздравляю! Это твоя первая самостоятельная выставка! – от души пожимая руку хмурого художника, говорил Андрэ.
- Благодарю. – сухо ответил Бернар, едва улыбнувшись.
- Мне, не понятно одно. Почему, я не замечаю радости в тебе?
- Разве рождению ребенка, следует радоваться? – заметил Бернар, начиная очередную пачку сигарет.
- А разве нет? – протестовал Андрэ, отмахиваясь от дыма , как от мух.
- Это эгоистично. – Бернар, подошел к одной из картин. – Они вырастают, и не принадлежат сами себе. Они продают свою душу, тело, жизнь, ради кого-то, кто на самом деле даже не заслуживает этого. И этому я должен радоваться?
- Посуди! Твое творчество увидит мир! Пускай не весь и не сразу, но все- таки! – Андрэ отошел в сторону.
- Публичные дети – это не дети.
- А кто же?
- Проститутки. – Бернар внезапно вытащил со рта сигарету и прожег свое детище.
- Что ты делаешь!! – запаниковал Андрэ и преградил картину собой. – Идиот! Мать твою! Я же не продам ее!! – кричал тот пытаясь стереть выжженное пятно.
- С природным калетством, или отклонением, сложнее продать свое тело за бесценок. Возможно она найдет себе истинного возлюбленного, который полюбит ее не за имя, а за внутренний мир. – Бернар на полу потушил сигарету и не сказав больше ни слова покинул галерею.
- Так, что нам может все позжегать!? – вдогонку кричал Андрэ.
- Было бы не плохо. – пробормотал про себя Бернар, и свернул на право, игнорируя собственный автомобиль.
Пустая, одинокая квартира. Бернар лежит на полу, разглядывая потолок. Он курит. Клубы синего дыма вздымаются вверх, и комната наполняется приторным ароматом табака. Звонит телефон, содрогая молчаливые стены. Бернар игнорируя вопли аппарата идет на кухню. Он наливает стакан воды и возвращается в комнату. За стационарным телефоном следует непромедлительный возглас мобильного. Однако и эту мольбу Бернар продолжает упорно игнорировать.
Спустя четверть часа, в дверь кто-то позвонил. Не сразу хозяин решил открыть.
- Дурак! Ты почему не отвечаешь?! – с порога злобно начал Андрэ.
- Заходи. – сухо предложил Бернар не пытаясь прикрыть абсолютно нагое тело.
- Я не понимаю что с тобой! Сегодня твоя презентация! Столько людей ждали тебя!! Ты вообще чокнутый!? – Андрэ уселся в кресло и вопрошающе смотрел на равнодушного Бернара.
- Они пришли смотреть на картины, а не на меня. Если бы я хотел презентовать себя, я бы висел на месте картин. – тихо ответил художник закуривая очередной раз.
- Хватит курить! Это убивает меня! – капризно заявил Андрэ. – Я принес коньяк. Давай выпьем.
- Ожесточенное солнце ломает свои лучи и кривляется от боли. Вспышки света поражают тело, сердце и разум . Нехватка кислорода разъедают изнутри и одинокое желание выжить превращается в ничто. Безглазые и безрукие создания заполонили пространство и разрушают систему . Они превращают в мерзость все к чему прикасаются и это убивает меня. Эта повторяющаяся изо дня в день смерть приносит столько немыслимой боли, что становится страшно открывать глаза…- Бернар потушил сигарету и зажег следующую.
- Выпей и станет легче. – Андрэ протянул бутылку.
- Алкоголь лишь притупляет боль. Он не излечивает человека, он напротив, усугубляет его осознание одиночества и безвыходности. Тела, которые приходят в гости, справляются о самочувствии, на самом деле лицемеры, которые продолжают глупую, по сути, традицию дружбы. – Бернар вернул бутылку коньяка и холодно посмотрел на менеджера. – Одиночество не порок. Это состояние души и плоти. – он отошел к входной двери и открыл ее.
- Выгоняешь меня? – злобно и нервно процедил Андрэ, запивая свои слова коньяком.
- Нет. Просто прошу уединения.
- Ты конченый придурок! Только деньги держат меня с тобой! – Андрэ встал и подошел к Бернару. – Позвони своему дружку, может подрочите на друг друга то и попустит ! – Андрэ ушел, а Бернар не закрывая дверь, улегся на свою постель.
- Ненависть. Как глубоко может она проникнуть и впитаться. Как она пристраститься к вам? Как научится дышать и жить с вами? Она заменяет вам биение сердца. Кажется, что дышишь. Что впитываешь и вбираешь в себя кислород, а на самом деле гной и кислоту. Ненависть отравляет запах, вкус к жизни. Гноем и желчью сочатся глаза. И кажется что это не ты, а просто нечто, что похоже на тебя. А ты в стороне. Где-то далеко, за горизонтом всего, что можно назвать жизнью. Тебя уже нет. И дыхания твоего то же нет. Только ненависть. Плавно перерастающая в месть. Ничтожные игры разума. Война между самим собой. И как можно прибегнуть к эстетике, еже ли все твое нутро пышет ненавистью. И к чему красивые слова? Убеждения в правоте и правомерности, когда жизнь испоганена ненавистью. Потом , ты начинаешь ее любить и поклоняться ей. И не найти ей замены во век!!! Даже когда месть убьет ее, она на самом деле останется жить и процветать в тебе. Ничто не вправе помочь, этой долгой ненависти. Она будет распускаться , как чудный бутон, и в конце концов у тебя в голове будет целая клумба убийственной ненависти. Которая превратиться со временем в дикий сад и заросли кровожадных существ, с превеликим удовольствием сожрут тебя вместе с телом. – Бернар с призрением глянул на молодого человека, оскалив ровные острые зубы. – И даже твоя привлекательная плоть. И даже твои кучерявые локоны и гламурная небритость, не спасут тебя от смерти. - Колебание отчаянного разума, как зацепка, как предлог. Это борьба ни с чем против всего! Бунтующее сердце никогда не остановится не перед чем. Оно будет отважно идти вперед, и напарываться на массу рифов и заноз. Но оно продолжит свое триумфальное шествие. Борьба и снова борьба. Это прекрасное ощущение прекрасного. Когда оголяется вся ненависть и красота одновременно. Плавные бедра и прерывистые иголки. Белоснежные лилии и торчащие ржавые трубы. Музыка в голове, музыка в словах, музыка в тонах и оттенках. Как красиво падает свет на оголенные плечи или как он скользит по ягодицам друга. Все можно зафиксировать, поймать, украсть спрятать на всегда в свой ящик. И когда он будет преславут и изучен досконально, его можно показать всем. Но поймет ли голодная раздраженная толпа поло умников и варваров, что есть красота. Они потребуют голого мяса, без светотени и красок. Они закрывают глаза и не представляют, как может выглядеть свет в темноте и есть ли тьма в дневное время. А что такое радость изящного мазка, вовремя подмеченная любовью? Нет, им этого не понять. Они насытились бутафорией и пойдут всем рассказывать какой был чудный спектакль, даже не подозревая о том что, они только что побыли в жизни. Без рамп и огней, без портьеры и конферансье. Все по настоящему, все серьезно и прекрасно! Но кто это знает?- Бернар поглядел на очарованную мглой луну и позволил себе немного слез. Лежавший рядом «собеседник» ничего не ответил, он смиренно спустился к бедрам печального мужчины, и принялся за более легкий процесс общения.
- С кем мне говорить? Если все любят когда я слушаю? Кому кричать? Если все озабочены артикуляцией собственных песен? Когда мне кричать, когда вопль наказуем упреком? И как мне быть самим собой, когда всем удобны мои маски.
Алчные и расчетливые. Глухие и сплоченные собственным единым материалистическим обручем будней. Как рассказать вам за боль, которая рождается в глубине сердца, течет из кишечника к желудку и по трахеям наполняет мой рот, ноздри и череп!? Как вы можете услышать мое взывание , если все одеты в ватные наушники слащавых посредственных фраз. Набор букв не имеющий никакого смысла, слетает с ваших губ ежесекундно! Тариф встреч и обязанностей. Такса примирения и учтивости. Все так сбалансировано и рассчитано, что нет в вашем мире даже шалаша для души. Боль! Всепоглощающая боль ! Как показать вам на пальцах примерные формы и очертания чувств, когда вы сломя голову мчитесь в отместку бросая гнилье примитивных уловок и ничего не значащих примеров и правил. Какой закон придумать вам, что б вы по настоящему боялись боли и обиды ближнего своего. Не стремитесь загрызть, ибо вы сами давно съедены. – Бернар затушил горящую сигарету об обнаженный живот юноши и комнату рассек вопль боли….
Рассвет. Одинокая струя систематического дыма, пронзила рассеявшуюся мглу. Рот изящно, изогнулся в трубообразную форму, и выпрямился назад. Бернар почесал заросший подбородок и удивился собственной щетине. На постели никого не было, кроме его собственного тела. Мелкие и увлекательные пятнышка крови на белой простыни, напомнили Бернару о вчерашнем бездумном и своевольном поступке. На что художник, добродушно улыбнулся , и закрыв лицо длинными пальцами стал кататься по кровати из стороны в сторону упиваясь собственным смехом…
Бернар шел по улице. Дул прохладный ветер, и редкие прохожие с нетерпением ожидали восхода первых лучей весеннего солнца. Легкий туман, и серь утреннего полумрака, скрывали неровности заросшего лица Бернара. Он шел быстро и целеустремленно. Его шаги были размашисты и часты. Его лицо являло саму сосредоточенность, при всем том, что Бернар даже не подозревал, куда направляются его конечности.
Он просто шел, и дабы не вызывать подозрительных взглядов зевак, придал своему сумбурному путешествию мнимую цель и задачу. Он скользил по скверам и улочкам, пересекал проспекты и нырял в подземку. Он ни разу не остановился, даже наблюдая из дали красный свет, без малейшего желания стоять на месте, он не силился перейти дорогу именно на этом перекрестке, он просто продолжал идти дальше, ожидая встретить подземку, либо попасть на желанный светофор. Бернар шел и думал о многом , при этом не обращая внимания на посторонних проносящихся субъектов. Он, опуская глаза проносился сквозь толпу озабоченных граждан, стараясь не касаться их нищих одежд. Он старался не видеть их стандартные лица и приклеенные к ушной раковине мобильные телефоны . Он шел вдали от всех, брезгливо и цинично провожая столкнувшихся с ним.
Только вечером, когда продажное солнце уплыло на встречу новым амбициям, подойдя к театру , Бернар остановился. Он замер на мгновение, и стал прислушиваться к голосу ночного города. – Я слушаю Нью Йорк, и задыхаюсь. Я внемлю каждое твое слово, и мне тошно видеть твой взгляд! – говорил Бернар с темнотой. – Я вижу как ты, кружишь всех , качая на бриллиантовых руках, и как беззуб и аморален их смех! - Бернар, снял в отчаянье свитер и обнажил свое привлекательное бледное тело. Осенний ветер обдувал его и пронзительные пупырышки взбороздили кожу. – Я дышу тобой, и мне мерзко соприкасаться с тобой в днях и ночах! Ты – гнилое достояние культуры! Брюзжащий и жадный злодей! – Бернар в порыве немыслимого азарта снял брюки, а так же носки и темно-синие белье, при этом оказавшись абсолютно нагим. Не многочисленные прохожие отворачивали лица , сопровождая все неодобрительным ропотом. – Я красив как, и ты! Я могу овладеть каждым! Но отнюдь не женским уродищем! Я великолепен и я в восторге!!! – все громче кричал Бернар , предлагая прохожим прекрасное расположение мужского духа, которое бесстыдно изобличала луна. – Я жертва и ты не так уж могуч! О проклятый город! Смерть любому живущему в тебе!! Но я буду свободен! Я практически не знаю границ!!! Я вольный турист на твоих руинах!!! – не долго кричал Бернар в темноту, ибо заботливые стражи порядка, вполне скоро окольцевали его мимолетную свободу. И начавшийся танец задорного дождя, Бернару пришлось лицезреть за металлическими решетками сонных камер.
- Скажи, на твой взгляд, я люблю кофе? – поинтересовался Бернар, сидя за одним столом с высоким худощавым молодым человеком.
- Нет. Наверное. – гнусавым трескучим голосом ответил подросток.
- Почему ты так однозначно уверен?
- Ну…Ты пьешь водку… Если бы ты любил кофе, наверно заказал его , а не водку.
- Вот как.. – Бернар осушил очередную стопку белой жидкости, и недоброжелательно оскалился. – Знаешь…На самом деле, я так люблю кофе! Что даже ненавижу его! – громко признался Бернар. – Представляешь! Как надо любить кофе, что бы отказывать самому себе в нем!! Ты можешь себе представить такое? – на что восседающий рядом угловат-то покачал головой. – Не можешь?! А что например ты можешь представить? – Бернар осушил лихо еще две стопки подряд, не изменяя в традиции отказывать в съестном. – Что твоя балда может представить?..Как я тебя трахаю? Или даже такое, что ты пилишь меня? Да? Только это? Может, - Бернар резко поднялся и вышел из-за стола. – Или может ты грезишь мне отсосать!? Давай! Прямо сейчас! Здесь и при всех! Чего испугался? Разве это не фантазия? Да еще какая!!! – художник схватил худощавого за волосы.
- Отпусти! Мне больно! – заскулил малолетка, не решаясь применять силу.
- Больно? – прошипел Бернар. – Да неужели тебе известна настоящая боль? – отпустив редкие локоны темно русого мальчишки, Бернар со скрипом придвинул себе стул и сел вплотную с напуганным подростком. – Давай, я немного расскажу тебе о том, что вообще собой представляет боль… Проведу, так сказать нравоучительный вечер. Ты ж не подумай, что я совсем идиот. Твои года, грубо выражаясь мне не то, что не по карману. Они мне ни к чему…Сосать, еще не значит уметь сосать. А подставлять очко, еще не признак мастерства. И самое главное деньги! Высокий тариф лишь подтверждает фальшивое сердце, которое от любви далеко настолько, насколько зубы далеки от локтей….- Бернар фамильярно поцеловал побагровевшего юношу. – Итак, боль!!.. Боль – это не всегда слезы. Это может быть просто крик или шепот. Но шептать надо уметь! Что б тебя либо услышали, либо никогда в жизни не выдали истинную боль! Я ощущал самые очаровательные минуты и секунды счастья, а так же часы и бесконечные лабиринты горечи, печали и слез. И как не были мутны или прозрачны солевые выделения, в основном, я слышал бриллиантовые раскаты клавиш. Благодарю Всевышнего за преображенную боль! Спасибо за многогранность печали. Спасибо Ему за оттенки тоски. Спасибо и за палитру воодушевления и спектр радости.
Боль, грусть, печаль, трагедия, смерть, клинические симптомы смерти, ангелы и просто человек – у каждого своя траектория судьбы без таковой траектории судьбы! Вектор, без особого назначения, в самом мозгу, и с особой наклонной в самом сердце истока всех векторов!
Это песчинка, и это Ничто! Мысль изреченная есть ложь. Увы, в текстовом сообщении практически сложно сформулировать искренность послания! Можно только прочувствовать, либо умереть навсегда! – Бернар закатил глаза и продолжал.
- Раскаленный снег – для меня это зло в его истинном обличие. Он был нужным, пока неугомонно кричала душа, до тех пор, пока ее не слышат! Вопли на краю пропасти, покажут все ошибки и промахи в жизни. Все не вечно и боль так же длиться не вечно для того, кто разумеет крохи бытия. Ветер шепчет, и листья умеют кричать, не менее вопля человеческого. Что мы можем сказать друг другу? Меньше чем можем пожелать спокойной воде.
А что значит простить? Себя едва ли! А чужого простить ни за что и ни когда, хотя....Вполне можно, если искренне захотеть. Злость вернее простить в любой сфере боли, даже индивидуальном проявлении суицидальной похоти. И стоит ли вообще хранить обиду на что либо, кроме себя? Увидеть огонек в дальних окраинах чужого зрачка возможно. А вот забыть огни, манящие за этими фонариками куда сложнее! – Бернар глубоко вздохнул и выпил еще две стопки, после чего закурил и продолжил свой бред. Подросток не дышал и смирно сидел, потупив взгляд на мутные стаканы.
- Мы можем взглянуть на себя. Однако нам вряд ли понравится то, что мы увидим в зрачках, собственного я. Смирение – один из сложнейших этапов борьбы с гордыней. На который, не каждый согласится. Легче снова поздороваться с огнем и ненавистью.
И тогда снова сон, забвение, небытие, бред, слезы и отчаянья, борьба с ветряными мельницами. Ветер подбадривает новые ранения, с каждым оборотам лезвие входит все глубже и глубже! До каких пор? Может ветер это мое собственное дыхание? А что есть дыхание? Царапанье собственной сути? Дыхание – это мир выстроенный против нас самих? В упрек нашей жизни? Вот и новый голос, задающий новый ненавистный вопрос, ответ, в противовес который запрограммирован далеко не в мое оправдание!
Новы путь, поиск пути, крик в пустоту и пружинная отдача выстрела ответа. Ответ мимо истины, выстрел в никуда. Когда накрывает волна разочарования, приходится обращаться к природе, непосредственно. Однако среди морей и океанов, царит закономерная тишина. И там ответа найти не дано блуждающей в поисках истин душе. Все рядом и далеко, одновременно. Тогда новые раны, новая боль, новая индивидуальная пропасть. Очередная глухота к крику вселенной. – Бернар потушил окурок и выдохнул струю дыма в лицо покорного, бледного юноши и зачарованно продолжил:
- Пропасть – совокупность пустот. Овладевший пустотой – мертвец навсегда. Попавший в пропасть – имеет шанс на объемный, согласованный выход из существующих пустот. Пустота – наихудший вариант смерти….
Любовь – спасение из недр пропасти. Любовь одна из ипостасей пропасти. Безликая любовь – безопасная утопия погибающего разума…
Навсегда – клятва способная как оживить, так и уничтожить все живое и стремящееся к свету познанной чистоты.
Зло – абстрагированное понятие окружающей реальной опасности. Зло – нарисованное медиумом, возможно, не распознать или, в крайнем случае, закрыть от него глаза. Зло, испытанное наяву – борозда, шрамы которой, излечить едва ли под силу опытному. А просто закрыться от него - не возможно. Хотя и снилось. – Бернар налил две стопки белой воды и заставил слушателя выпить вместе с ним, после чего тихо продолжил. - Могу или не могу? Все возможно, однако сказать об этом – ни кому и никогда! С кем рядом? Если с тем с кем возможно – тогда наверняка! А иначе никто не сможет. А того с кем можно – практически нет. Поэтому разбиваюсь вновь. Опять поиск? Не могу. Устал. А приходиться. Замкнутый круг? По началу да. Пока кому-то это выгодно. Но душа – бесконечна, она переживет тех, кто не искренен и прейдет к истокам истинного бытия! Она победит всех! Даже саму себя. Чего бы этого ни стоило! Однако сколько этапов и переходов, игр и притворств, нот и слов, шагов и борьбы.
Борьба истинного огня души – увенчается успешной тишиной. Тишиной! Но не пустотой. Главное определиться, куда именно ступить в момент раскола в экстазе тлеющего рассудка. Играющих - может быть бесчисленное количество! Но сердце одно. – Бернар снова задымил. Глаза его прищурились, рот слегка выдавал пьяную улыбку и он вскинув голову вверх, горделиво и самозабвенно продолжал говорить.
- Белые одежды – в них легче познать изнанку собственных крыльев сна. Расцвести розою света, и подарить эти бумажные ацетоновые лучи каждому. Однако потом, сорвав последние колосья стекла, убежав от ветра на край воды, страх навсегда расстреляет тебя равнодушным приговором : уйти в никуда. Да ты будешь спать с этим братским ощущением любви, будешь в сласть питаться иллюзорной палитрой бесстрашия, однако когда рассеется туман, на дне одиночества и безысходности, будет крайне сложно не задохнуться в собственном всплеске отчаянья… Спасибо и за это предупреждение предательства! А белые одежды вернутся в любой момент, как только их позовешь, а стоит ли? Может выдох стоит большей боли, не же ли вдох?.... – Бернар встал еле заметно шатаясь, низко поклонился и совсем над ухом добавил. - Пардон за откровение. Это ни к чему, и важно одновременно. Я ушел навсегда в этом послании. Дороги открыли мне многое, и они закрыли для меня все, что было до… Я остаюсь там. Не вся, но часть упала там навсегда, и я за это еще отвечу перед Всевышним! Но это будет позже. Мой путь пересекается с музыкой слов и словосочетаний, и я ни как не хочу сходить с трассы. Мой закат еще впереди, а пока мои слезы улетают в меня, в глубь сердца и собственных губ….И, по сути, вся эта боль ник чему не нужна и нужна, пока она кричит ответом светлой правды истины…Одна загвоздка милый… Где мне найти этот свет? – Бернар махнул рукой в пустоту и ушел прочь в направлении моста, быть может полюбоваться ночным океаном….
- Одинокая птица печали, сковала меня своим холодным, бронзовым крылом и я погрузился в истерику. – спокойно и равнодушно констатировал Бернар, рисуя причудливые лини на белом холсте, будучи абсолютно нагишом.
- Может белая птица амфитаминовой долины поджарила твои мозги!? – нервно кричал Андрэ , перебирая коричневые четки.
- Тоже звучит не плохо. Сам придумал? Или прочитал?
- Твою мать! Какая к хрену разница!! Я о чем сейчас толкую?! О высших материях! Или о твоем поведении!!! – неистовствовал Андрэ.
- Я например рисую. Ты говоришь. К чему мешать друг другу? – Бернар отошел в сторону и неустанно прижимая и растирая внушительных размеров достоинства, одобрительно кивнул головой в сторону своего яркого шедевра.
- Довольно наглости!!! Повторяю! Еще одна выходка!….- шипел Андрэ, покрывшись путцом гнева. – И знай. Учти . Будешь один. К черту! На хрен! Ко всем чертям собачим!! Один!! Вот увидишь!! Посмотрим! Умник хренов!! Увидим. – Андрэ хлопнул дверью и комната погрузилась в гнетущую тишину.
- Как видишь. Иногда приходят и шумят. Но как правило здесь тихо и спокойно. – поцеловав румяные персы нового юноши добродушно прокомментировал Бернар, без отрыва от производства.
- Молчаливые стражи. Бесстрашные воины! Хранители тайн! Покровители смертных!!! Ты слышишь их шаги? В каждом шорохе веток, шелесте листьев. В шепоте ночи. Во влажном приветствии тумана. Они рядом. Они с нами. Они наблюдают за нами. И неуклонно следуют за нами. – Бернар повернул голову к партнеру и прямо посмотрел в глаза. – Ты видел Ангелов?
- Нет. – тихо и искренне ответил тот, с кем художник не будет завтра.
- И я нет. А ты слышал их? – продолжал Бернар сомкнувши брови.
- Нет. – робел юноша.
- А кого же я тогда слышу? Может демонов?
- Не знаю.
- А как они выглядят? – спросил Бернар и придвинул лицо совсем близко ко рту оробевшего юноши.
- Страшные, наверно. – криво улыбнулся тот.
- Думаешь? – Бернар резко раскрыл одеяло и в полумраке оголил тело партера. – Ты ничего не знаешь. Если ты боишься ответить на то, как выглядят Ангелы, но уверен в мерзости демонов, не являешься ли ты выродком Сатаны?! – глаза Бернара блеснули злостью. Он вскочил на прямые стройные ноги и в ярости опрокинул на партнера античную вазу. Последовал крик и разбитый фарфор. Бернар схватил юношу и выволок окровавленное тело на балкон.
- Где твой страх? Внутри огонь! Страх повсюду! Во всех твоих жилах , во всех твоих дохлых конечностях!! – вопил Бернар стараясь удержать юношу за пределами балкона. Ночной город вновь содрогнулся воплем и отчаяньем. Проезжающая мимо одинокая машина не смело посигналила и из приоткрытого окна, пронесся нецензурный упрек ночным содрагателям тишины.
Бернар сидел один в окровавленной постели. Медленно курил сигарету и смотрел мимо Андрэ.
- Зачем мои рисунки кому-то? Если слепой человек никогда не увидит их? А глухому, я никогда не смогу передать оттенок и суть картины? Зачем я рисую? Если люди пройдут мимо и не подадут ни копейки просящему? Калека или умственно отсталый никогда не поймет смысла линии и формы, а немой не скажет мне , каковы его ощущения? – Бернар зажег очередную сигарету, не стараясь скрыть своей наготы.
- Ты сумасшедший. – прошипел недоумевающий менеджер.
- А кто в нашем мире не сумасшедший. Взгляни сколько зла и стяжательства повсюду. Подсчитай, сколько за этот вечер умерло людей и скольких, лишили девственности. Разве мы в своем уме, ходить на кровавые боевики, и при виде голого мяса поглощать лакомства. Разве юмор когда ни будь покрывал бесчинства и насилие? Разве дети когда-нибудь мечтали отомстить своим родителям, и разве те убивали их до рождения? Мы алчные, погибшие особи, без права, но с надеждой на жизнь. Ни любви, ни сострадания, ни чего… Эта мертвая нация гордится собственной гнилью и все больше и больше выкапывает новых могил. – Бернар встал и подошел к шифоньеру.
- Ты сам посмотри на себя! – возмутился Андрэ. – Ты сам зло! Ты избиваешь слабых и трахаешь их тело!! Ты дурной! Жестокий урод!! Я бросаю тебя! Мне надоело! Все я не хочу больше иметь с тобой ничего общего!
- А я покидаю город….
* * *** *** ** * *** * * *
- Огромное белое облако надвигается с Северо-запада. Оно подплывает необратимо ко мне и бесконечное множество сверкающих льдинок кружат надо мной. Облако остановилось, замерло в промежутке между вчера и завтра, сгустившиеся, могущественные белоснежные тучи, плотно утрамбованные снегом, превратили пространство в единородную глыбу льда.
Хватило одного движения и концентрат обрушился холодом , завывая и всхлипывая метелью. Щедрые облака угощали меня пытаясь ослепить меня своей благостью. Я шел по снежным дорожкам, окруженный со всех сторон чистейшим снегом, безукоризненно белыми холмами. Снег был внутри меня: в крови, под кожей, в сердце и даже в костях. Мою голову и плечи, руки и ноги окутывал нарастающий плед снежного тепла. Мои карманы были полны снега. Я доставал его и оставался в нем, при нем, под ним, в нутрии него, но без него ни как не мог. Интенсивно сменяющиеся дни незаметно срослись в бесконечность, не отличаясь в хронологической однотипности преобладающей белоснежной пустыни. Даже гонимая ветрами вьюга, казалось лишилась действенности, смазано распластавшись по вездесущей плоскости белоснежного царства.
Отдавшись холоду, поклонившись ветрам, я ушел в метель и в ней же растаял. Растворившись окончательно в белом, я лишился форм, потерял объемы и черты, утратил мышление и всякое осознание происходящего вокруг и внутри меня. Я не слышал и не видел, я перестал шептать и просить, я остановился и движение было бы оценено как нечто сверхъестественное из вне, ибо бесформенное слившееся в одно целое, не отражающее и не дающее тень, не нуждается в анализации и визуальной обработке оледеневшего мозга.
Если раньше я просто любил белый шелк, то сейчас я безмолвно поглощаемый червем лист, на огромной плантации.
И как быть с тем, что уже необратимо трансформировалось? Невозможно перекрасить то, что бесконечно прозрачно, лишенное плотности. Даже если я использую бесконечные краски, они не помогут мне, ибо помимо того, что они бесконечно канут в пропасть бездонного «ничто», это «ничто» в первую очередь должно подумать, решить и определенно предпринять решительные действия! А как «ничто» может действовать и думать если по сути лишено всякой сути.
Так совсем незаметно заснеженные, некогда искристо белые холмы, перестали быть различимы и слились в единую сплошную белую плоскость, которая позднее так же утратила плотность и обернулась белою пропастью, в конечном результате последняя в фатальной бесконечности превратилась в едва ли различимую белую точку на бескрайних просторах Вечного полотна Вселенной. Ничтожная, бесполезная точка, через сто сорок девять секунд окончит свой поэтапно деградационный цикл, перейдя из уровня «ничто» в финальное «никогда».
Ничто , которого никогда не было и не будет. Не было , потому что это ничто, а не будет -ибо ничто не сотворяется из ничего. Следовательно, у меня осталось сто сорок семь секунд, что бы спастись.
Но как? Кто увидит мельчайшую едва ли заметную даже под сверх оснащенным резкостью фокусации микроскопом? Кто заметит или предположительно задумается о том, что среди триллионов бесконечных в плодовитости и разнообразии существ, планет, частиц, пылинок, молекул, есть микроскопическая, почти несуществующая белая точка, которая очень нуждается в помощи? Тем более кто может предположить, что эта точка ко всему еще и некогда существовавший человек! Точка которой страшно и невыносимо больно? Кто услышит и оценит ее путь и страдания? Кто протянет глоток спасения? Кто?....
Дьявол? Вряд ли. Он уже свое дал и свое же забрал. Тогда может быть Господь?...- Бернар болезненно продолжал еще что-то бормотать, голова практически покоилась на руле автомобиля и любые изменения на заснеженной трассе ему были совсем безразличны. Давно растворившаяся в бурях радиостанция издавала суетливое шипение и дисгармоничный треск, а иней в неотаплеваемой кабине грозил существенным ухудшением и без того безнадежного состояния бредящего водителя.
На обочине в сизом тумане, размытая влагой, в сером платье осени, маленькая одинокая девочка. Машина резко застонала, тормозная жидкость выплюнула очередную порцию яда, и тонированное пылью стекло печально провалилось вниз, обличив заросшее убедительной щетиной растерянное лицо Бернара.
- Ты тоже из снега? А как же любовь. – сиплым голосом обратился Бернар к ребенку.
- Там где любовь нет снега. – ответила девочка не двигаясь навстречу к незнакомцу.
- Почему ты не в красном? – продолжал странный допрос Бернар.
- То что ты видел, был просто сон. В дед доме нет красоты, а краски нам только снятся. – отвечал ребенок в сером пальто.
- Значит мы просто встретились в одном сне. – заключил Бернар не глуша мотор, который хриплым рычанием разрывал осеннее молчание трассы. – А сейчас тоже сон?
- Наложение снов не исключает реальности. – девочка улыбнулась и оглянулась на выглядывающий из тумана трех этажный мрачный дом.
- А что там, за забором? – поинтересовался Бернар.
- Просто забор.
- А как же дом? Разве это не здание приюта?
- Нет. Это просто забор. – категорически ответила девочка, не оборачиваясь назад.
- Ладно. Пусть будет так. – Бернар подался в сторону и открыл дверцу потрепанного автомобиля. – Поехали от сюда. Нам по пути.
Ребенок в сером пальто игриво запрыгнул в прогретую машину и немедленно приложил краснеющие от холода и сырости ручки к тлеющей печи. Бернар попытался улыбнуться.
- Грей. У нас впереди долгий путь.
Машина взвыла и растаяла в дымке тумана.
- Опять метель. – осуждающе заметила девочка, прислонившись к запотевшему стеклу. Щелкал мотор расходуя бензин, но колеса не проворачивались, машина стояла на месте. Бернар очнулся.
- Ну и что. – простонал сухими губами Бернар, силясь раскрыть болезненно красные белки неподвижных глаз. – Боишься холода?
- Зачем? Нет. Просто нам нужно ехать. – ответил ребенок. Бернар с трудом повернул голову и приятно был удивлен.
- Ты снова в красном! – обрадовался он. – Отлично. Тебе к лицу краски.
- Пусть будет так.- не спорила девочка, продолжая оставаться в сером пальто.
- А ехать, то куда? – вяло вздыхал Бернар, криво улыбаясь кому-то куда-то в даль.
- А ты едь. Просто едъ. Монгольская степь сама найдет тебя. Ну же! Заводи! Поехали! – живо вскликнула девочка.
- Подожди. – Бернар выпрямился и облокотился на потрепанный кожаный руль. – Станцуй для меня. – хрипло молил художник. – Пока ты в красном. Прошу тебя. – Бернар был болезненно жалок и слезившиеся глаза, усугубляли его разбитый убогий вид. – Я никогда не видел свои картины в движении.
- Ты мог стать режиссером. – серьезно осведомила девочка в сером пальто.
- Мог, но я хочу увидеть тебя на снегу. Да, я уже видел, но это был сон. И ты не танцевала там. Хотя я знал, что должна была…Умоляю. Танцуй! – Бернар открыл дверцу со своей стороны водителя, и горсть суетливых снежинок ворвалась в салон, немедленно тая.
- Больше снега не будет. – утвердительно заявила девочка, наблюдая за разорванным в клочья художником.
- Никогда. – роняя слезы вторил Бернар. – Никогда.. А ты танцуй. Просто танцуй. – стонал он. – Танцуй на краю пропасти. Танцуй, как никогда не танцевала. Танцуй для меня. Танцуй просто для облаков и снежинок.. Не останавливайся! Просто танцуй!
- Ты никогда не забудешь этот снег и эту бурю. – настаивала девочка.
- Никогда. – соглашался истощенный невидимой болью художник. – Только танцуй над пропастью льда. – хрипел он закатывая мокрые глаза. – Танцуй вместе с ними. Танцуй над ними! Снежинка моя! Танцуй в крови! Танцуй обескровленная девочка! Танцуй! Без музыки танцуй! Метель споет последнюю песню! А ты танцуй без остановки! И слезы твои! И смех твой! Просто льдинки! Танцуй красная девочка! Ты теперь не одна. – в бреду Бернар видел, как кружится девочка в красном пальто. Сквозь пушистый крупный снегопад, он видел мелькающую красную вздымающуюся юбочку. В силу частоты вращения детского тела, усиливалась и вьюга. Груды снега вздымались в верх, ветер застилал глаза и обмороженные ушные раковины наполнялись угрожающим задорным свистом разбушевавшейся вьюги. Ресницы под тяжестью бреда и снега едва различали в белоснежном хороводе краснеющий эскиз юной танцорки. Ветер усиливался, и вскоре за поднятым из самой земли снега не стало видно ни девочки, ни ее красных одежд. Мелкая сечка снега завертела и скрыла ребенка, царапая лобовое стекло автомобиля, который так же был сокрыт в покрове вьюг и обращен в железный белый сугроб.
Не сразу опомнившись, Бернар в страхе выбежал с автомобиля в поисках потерянной в буре девочки. Он отчаянно кинулся в снеговорот. И позвать не мог – имени не знал, и разглядеть едва ли – глаза колол жестокий снег. Закрываясь от ветра и пурги, пытался художник отчаянно найти и вернуть красную девочку. И в поисках своих, очутился безумец у края арктической бездны. Подбрасываемый ветром, исполосованный снегом, обуреваемый отчаяньем, Бернар пал на колени. Рыдая и пытаясь кричать, он полностью отдался в объятия свирепой метели. Стыд и страх охватило все его истощавшее тело. Постепенно, теряя необходимые силы, запорошенный клубами вьюги, Бернар склонился над пропастью и средь мелькающих в порыве ветра снежинок, увидел в чреве пропасти ярко красное пятно. Растекающиеся в разные стороны лучики крови вырисовывали угрожающие бразды смерти. Рыдания, в миг обратимые в осыпающиеся с лица осколками льдинок охватили в лихорадочной панике побледневшего Бернара. Он плакал; свирепо и горько. Ветер позади продолжал неистово разбрасывать новые сугробы. Обледеневшие пальцы на руках не чувствовали уже ничего, даже края пропасти, лавиной ускользали под ними в самое сердце кровоточащей бездны. Отличительный холод , иглой вошел в позвоночник, парализовав рвущееся от боли тело; обрушившиеся края пропасти увлекли безвольное онемевшее тело Бернара вниз. Немыслимый ураган снежной пыли проводил падение, взвывая отчаянными ветрами слез….
Бернар слабо приподнял замершие обмороженные веки. Он лежал посреди пустыря, распластавшись на черной ледяной земле.
- Все позади. Вставай. – Бернар резко обернулся, и подле него сидела маленькая девочка в сером теплом пальто. – Вставай. И помни :все что было – разбилось там. – заботливо прохрипела девочка протягивая маленькую руку. – Вставай. Пора ехать.
- Как ты думаешь, а где сейчас Господь? – спросил Бернар, его лицо было гладко выбрито и выглядел он значительно лучше. Утро заискивающе заглядывало в затемненные окна автомобиля. Девочка, сидевшая рядом с художником внимательно посмотрела на водителя.
- Наверно, на пути к тебе. – подумав ответил ребенок.
- Почему ты так думаешь? – живо поинтересовался Бернар, щуря глаза от ослепительного солнца.
- Если ты уже интересуешься Им..значит…все не так плохо. – уверенно отвечала девочка.
- А как же его всеблагая любовь? Это, что же, до этого момента он не признавал меня? – с недоброжелательной ухмылкой продолжал Бернар. – Так сказать, брезговал своим чадом?
- Нет. Напротив. Это ты постоянно уходил и отворачивался. Бежал прочь. А сейчас мы едим именно к Нему.
- В церковь , что ли? – засмеялся Бернар.
- Храм Божий внутри тебя. – спокойно пояснила девочка в сером пальто, любуясь ландшафтами за окном.
- Так ты у нас верующая? – осведомился Бернар, искоса рассматривая странного ему ребенка.
- Все мы веруем. Только, не каждый искренен до конца…
- Ты еще скажи , что мы все святые.
- Давай помолчим. – предложила девочка закрывая устало глаза.
- Давай. – не отказался Бернар и молча продолжил неизвестный путь автомобиля.
- И зачем я только взял тебя с собой?- спустя добрый час молчаливого путешествия вдруг опомнился Бернар.
- Это я выбрала тебя. – уверенно ответила девочка.
- Не ужели? И как же это произошло?
- Ты мне снился давно. А я взамен просто ждала.
- Так не бывает. Это сказки! – Бернар строго взглянул на отражение, девочки, что смирно сидела на заднем сидении.
- Я не вру.
- Может ты и не врешь, но выдумываешь.
- Мне снились люди в сияющих одеждах. Они сказали, что скоро приедут и за тобой. – без капли сомнений утверждала белокурая гостья. – Я чувствую их. И я знаю, что они не стали бы врать.
- Просто тебе было одиноко. И ты выдумала себе невероятную чушь! – грубо ответил Бернар, и словил себя на сокрушении, относительно невежественного тона с ребенком.
- Разве тебе не приходили голоса? – уверенно заявила та. – Я знаю, что они и к тебе стучали, да не каждый способен впустить молящего.
Бернар резко затормозил, и ребенок соскочил со скользких сидений авто.
- Что ты пытаешься мне рассказать? – снова грубо начал Бернар, уже обернувшись к девчонке лицом.
- Я говорю, то, что мне рассказали. Я могла найти себе много таких, как ты, даже лучше!!! Но разве Ангелы врут!? – в глазах отразились слезинки, но ребенок с умел их побороть. Бернару вдруг стало жалко ребенка и он постарался быть мягче.
- Нет. Наверно не врут.
- Я знала , что ты будешь на железном коне! Я ждала и считала минуты! Я всматривалась в каждую машину! В каждый шорох ! Я ни слова не проронила чужакам! А ты не веришь! - в голосе, вновь про скользили нотки рыданья. – Я честно ждала только тебя. – прошептала белокурая девочка, прижимая пухлые губы к белому кожаному сидению, и глядя прямо в глаза обескураженного мужчины. – Разве ты не видел меня в своих снах? – снова уверено спросила она. – Девочка в красном сарафане, на белом холодном снегу, среди черных домов и безлюдных кварталов?
- Замолчи! – закричал Бернар и пулей вылетел с кабины водителя. Долго ходил он по обнаженной не присыпанной снегом дороге, пытаясь понять, что происходит. Художник судорожно, пытался понять, откуда едва десятилетний ребенок, может знать о его постоянно беспокоящих снах. Быть может он проболтался в бреду и выдал ей тайну? Или этот ребенок продолжение его видения и на самом деле не имеет ни малейшего соприкосновения с реальностью.? Может он все еще спит? Или…еще хуже – может он уже давно мертв? Но нет. Машина, руль, разомлевшие в тепле пальцы…Нет. Все так сложно и нелепо! Яркое безжизненное зимнее солнце стояло высоко, но жар был не выносим, испарина накатилась градами взволнованного пота и приступ мигрени упорно подкрадывался, к воспаленному разуму.
- Пусть пройдет ночь. .. Коль взял меня, пойми, все не просто так. Дай нам время. Мне то же сложно объяснить все это. – спустя пол часа услышал он знакомый уже голос ребенка.
- А ангелы твои, случайно не сказали, тебе зачем все это? – устало бросил осипший Бернар.
- Нет. – добродушна ответила девочка рассматривая недвижимые холмы.
- Очень плохо.
- Как часто ты видела ангелов?
- Каждый день.
- А почему именно ангелы? – Бернар был бодр и пытался говорить мягче обычного.
- А кто же еще?
- Я не знаю…Например, эльфы, или гномы?
- Если это от Бога – значит только Ангелы. – четко сформулировала девочка.
- Странно. Ты видела Бога?
- Нет. Но я чувствую…Это Ангелы! – девочка улыбнулась.
- Как?
- Они добрые. Хорошо мне, когда они приходят. Так тихо и спокойно. Они даже не пахнут.
- А гномы, что ли пахнут как-то?
- Наверно землей. – девочка закрыла щекочущий неба лимонад и аккуратно положила его в барда чек.
- А что они еще тебе говорили?
- Ничего, от чего мне было бы плохо… Они утешали меня. И говорили, что все скоро закончится.
- Когда именно и что все?
- Слезы.
- Ты плакала?
- Иногда.
- Тебя били? – Бернар непонятно заволновался и ребенок то же.
- Иногда – небрежно обронила спутница и открыла окно. – Всех нас колотят изредко.
- Тебя просквозит.
- Скорее тебя. Но мы от этого не умрем.
- А от чего?
- Еще не знаю.
Ночь катилась молчаливым пятном по агрессивным бедрам машины. Двое неловких попутчиков дремали рядом и в то же время вдалеке друг от друга. Молчание сковывало непонимание, которое продолжалось день изо дня, и , которое превращалось со всем незаметно в зависимость от не понятного замысла светил.
- А где они, твои ангелы? – спросил как-то раз Бернар у девочки в сером пальто, когда они ночевали средь серых утесов щедрой долины.
- А куда мы едим?
- Не уже ли ты не знаешь где живут твои ангелы! – странно обрадовался Бернар непонятной победе.
- Отчего же? – засмеялась девочка в сером пальто, выбегая с заточения душной кабины. – А ты что же? Признайся! Мы едим к бурятам!!! – скакала девочка, впервые позволив ребячество.
- Куда? – изумился Бернар.
- К северным бурятам!! Ура!! Все будет кончено!!! – ликовал ошалевший ребенок.
- Погоди! Постой! О чем ты говоришь! – пытаясь угнаться за неузнаваемой девченкой, недоумевал мужчина.
- Мы едим домой!!! Мы едим домой!!! – проносилось по спящим карьерам диких суровых отвесов. – Ура!!!! Домой!!! – так продолжалась вся оставшаяся кусочком ночь, пока беднягу не сковала усталость. Где то в каньоне, Бернару наконец удалось, обуздать разбушевавшееся «чадо», однако при этом так и не получив долгожданного объяснения, ее нелепого даже устрашающего веселья. Ночь, сменялась холодным рассветом и они вновь оказались в машине.
- Кто твои родители? – как-то в придорожном бистро, поинтересовался Бернар.
- Это имеет значение? – грубо отреагировал ребенок, запивая горячий бутерброд холодным соком.
- Просто интересно. – оправдался Бернар.
- Если бы я знала, я наверное была бы с ними.
- А может они мертвы! – выпалил бестактно Бернар.
- Может. – девочка грустно опустила глаза и отказалась от булочки с вишневым джемом.
- Прости. Я не хотел. – осознав неуместную ошибку извинился Бернар.
- Это не важно.
- А что важно!? – не сдержался Бернар, ударив кулаком по не устойчивому столику из оранжевого пластика. Девочка внимательно просканировала художника, строгим, светло каштановым взглядом. Из бистро они вышли молча, и утро следующего дня так же прошло в обоюдном безмолвии.
- Зачем тебе Бурятия? – расщедрился Бернар на вопрос, сидя на краю обрыва, с девочкой в сером пальто. – У тебя там родственники, что ли? – осмелился предположит художник, вновь укрытый мрачной щетиной.
- Расскажи мне о своей жизни. – игнорируя вопрос, вопросом отозвалась девочка.
- Уф. – тяжело вздохнул Бернар, привыкнув на верное, к своеобразному стилю общения своей юной спутницы. – Это..Это, вполне сложно. Так сразу..Может в другой раз? – бросая мелкие комочки снега и камешек с обрыва, смутился мужчина.
- Ладно. – бодро не сдавалась девочка в сером пальто. – Ответь тогда, зачем ты тогда бросаешь камни в низ? Что, руки замерзли?
- Давай лучше о жизни расскажу. – глупо улыбнувшись предложил Бернар.
- Отлично! – победоносно обрадовалась девочка, плотнее усаживаясь на холодных камнях.
- Вырос я во Франции
- А родился? – тут же перебила его девочка.
- Там же. – рявкнул Бернар и ребенок больше не стал прерывать его короткий очерк жизни. – И так… Родился и вырос я во Франции…Затем, в двадцать лет уехал в Венгрию…После гимназии обратно двинулся в путь. На этот раз выбрав таинственную страну восходящего солнца. Однако после неудачных трех лет безобразия, вернулся обратно в Венгрию…В двадцать шесть уже жил в Англии. Бросив художественную школу, перебрался в Стокгольм , в в тридцать два осел в Колорадо…Затем был Вашингтон, Лос-Анджелес, и последним приютом был Нью-Йорк, а точнее его кичливые окрестности…Вот пожалуй и все..Потом появилась ты. – Бернар мягко улыбнулся, и не смело добавил. – Рисунки,..наркотики.., алкоголь..,м.м.мужчины. Иногда.
- А женщины?
- Никогда. – Бернар немедленно встал и по привычке подумал о сигаретах, которых нет. – Никогда. – прошептал он и резко двинулся в направлении автомобиля.
- Ты за всю свою жизнь, после двадцати, бывал во Франции? – спросила девочка рассматривая смятую от путешествий дорожную карту Европы.
- Нет. Это впервые. – сухо ответил Бернар. – А ты где родилась? Во Франции?
- За пятнадцать лет ты ни разу не был на родине? – возмутилась девочка, как всегда игнорируя заданный ей вопрос. – Мне видимо повезло.. А почему ты приехал сейчас? Ты, что болен?
- Почему именно болен? – удивился Бернар.
- Обычно, люди возвращаются домой, что бы умереть. – объяснил ребенок, от логики которого, машину слегка повело юзом.
- Нет! – крикнул Бернар. – Я здоров! Ясно! – и художник с ребенком возобновили привычное молчание.
- Скажи, чем отличается картина от рисунка? – изучая городской фрагмент на покрытой стеклом картине , поинтересовалась девочка в сером пальто.
- Картиной принято считать взрослую осознанно завершенную и качественную работу, шедевр, своего рода. – не связанно пробормотал Бернар выбирая составляющие ужина, в очередном придорожгом бистро. – Рисунки это детство. – небрежно добавил он.
- Стало быть дети не гениальны? – заключила девочка переместив взгляд на равнодушного взрослого. – Их рисунки не осознаны? По-моему осознаний чем большинство ваших взрослых картинок.
- Так принято. – не желая вдаваться в глубокие рассуждения отмахнулся Бернар.
- Кто сказал, что так принято? – продолжал допрос ребенок, поджав худые ножки. – Лучше признайся, что тебе лень, а то проще, ты не знаешь чем они отличаются!
- Послушай! – Бернар грозно посмотрел на ребенка и тут же постыдился, что до сих пор не знает имени маленькой спутницы. – Если тебе нечего делать. – он уже понимал нелепость своего замечания, но продолжал. – Я не хочу отвечать на глупые вопросы! Это – во-первых. А во-вторых. – Бернар отложил в сторону список блюд. – Я всегда. Слышишь? Всегда знаю, все, о чем говорю. И разбираюсь абсолютно во всем, что не связано с физикой, химией, и.., ракетостроением!- Бернар был горд и все еще взволнован. Руки вернули список меню в начальное положение.
- Хорошо. – процедила девочка в сером пальто, отворачиваясь к темному окну холодного шоссе. – Можно подумать, ты спец в текстильной промышленности из вторичной выработке семян подсолнуха. – виртуозно пробормотала она отложив в сторону черно-белую газету подобранную на одной из придорожных заправок. Спустя минутное недоумение, Бернар не добро посмеялся и тщательно скомкав изъятую газету , выбросил злочасную на соседний стол.
- Ты видишь стену? – Бернар прикрыл глаза обнимая старый заснеженный ствол дерева.
- Где?
- Да вот. Прямо перед нами. – прозрачно красные ладони художника любовно гладили шершавый ствол зимнего дерева. – Она такая.., хрустящая…Такая ледяная. – с восхищением описывал Бернар видимую по всей вероятности ему одному великую стену.
- Она что, тоже из снега? Почему именно снег?- заботливо спросила девочка.
- А что плохого в снежинках? – невинно поинтересовался Бернар. – Разве плохо, когда они парят и кружатся? Ложатся к тебе на волосы и лицо. Таят моментально почуяв тепло. Это же здорово, когда хоровод хрусталиков пляшет у тебя на рукавах и плечах…Они танцуют для тебя до последнего, даже не жалуясь ни на секунду в неизбежной гибели. – Бернар еще крепче обнял дерево и с увесистых веток запорошило снегом его взъерошенные уставшие волосы. – Да это же не просто холод или замершая вода! Это самопожертвование остывшего тепла, которое помнит и стремится, чего бы ему не стоило, вновь, на мгновение обратиться в тепло. – Бернар медленно сполз на нетронутый ни кем сугроб. – Снег не всегда холодный. Напротив, он такой жаркий! Такой страстный и…Необъяснимый. Противоречивый и….Красивый! – Бернар не шевелился, быть может боясь спугнуть собственное блаженство или нечто большее.
- Нам пора ехать дальше. – выдержав тактичное молчание, молвила девочка в сером пальто.
- Зачем? Куда? – иронично улыбнулся Бернар отказываясь открывать слезившиеся на солнце глаза. – Оставь меня здесь. Я больше никуда не хочу идти…Не могу…Устал…Мне и здесь так хорошо.
Девочка в сером пальто опустилась на снег подле художника и внимательно заглянула в небритое лицо мужчины.
- Так нельзя. – озабочено возразила она. – Ты не должен так говорить. На самом деле все еще впереди. Осталось совсем не много. Мы скоро пересечем долгожданный монгольский хребет. – ребенок со всей присущей детям заботе и усердием, возложила теплые ладошки на холодное чело уставшего человека. – Вставай. Прошу тебя. Я помогу тебе. Только не задавайся. И поверь там…тебе будет еще лучше.
- И там будет снег? – с последних сил уточнил Бернар.
- Конечно! Сколько угодно! Самый лучший! Самый белый и самый искристый! Обещаю тебе. Там будет тихо…..
Машина медленно скользила по заснеженной обледенелой трассе. Приступ очередной лихорадки вновь овладевал водителем, выступившие багровые пятна на лице и бледный вспотевший лоб, вещали о приближающемся пике безумия. Мутные влажно стеклянные глаза Бернара, выражали нарастающий ужас, плавно переходящий в панический синдром. Высохшие шершавые губы несвязанно и бесшумно шептали таинственные звуки.
- Останови машину. – сжав что есть сил влажную руку мужчины, искренне взывала девочка в сером пальто. – машина послушна остановилась. – Говори все, что ты видел и все, что ты видишь сейчас. – прижавшись к Бернару жарко шептала девочка. – Не молчи. Говори все-все! Это пройдет. Клянусь это последняя боль. И больше ее не будет.
Бернар изнеможенно закатил глаза и не сдерживая слез , выпустил сдавленные осипшие звуки с пересохших дрожащих губ. – Я ввожу маленький поцелуй под кожу. Холод проникает в меня и я готов быть крошечной льдинкой…Я открываю глаза, и понимаю, что они уже закрыты.. И бархатным эхом разносится стук скользящего сердца, которое перемещаясь по эластичным венам, щекочет их стенки, плавно и ритмично возвращаясь обратно…Я слышу шум ветра, я не слышу ничего, что могло бы происходить на улице за окном, которое добровольно и отважно охраняет меня от рутинной бессмыслице внешней реальности…Я в очередной раз пытаюсь открыть глаза, но волшебный поцелуй наложил неисправимые чары, и присутствие в моем теле магических осколков делают меня совершенно бессильным…Что это? Слабость? Низменность духа? Уродство пустоты?...Это Любовь. – Бернар тяжело вздохнул, не открывая глаз, смочил потрескавшиеся губы и продолжил стон. – Семь тридцать. Голодный писк комара прервал Бесконечность…Комната. Стены. Нелепая утварь. Стандартная попытка уюта. Обыденные звуки имитационной жизни…Окно. Неразрушимое Небо. Не вымирающие люди…Все.
И что это? И это реальность? Объективная, прогрессирующая, материально укомплектованная? А что за ней? Краски,..тени..оттенки, звуки, полутона, шепот и крик…И это жизнь!
Когда ты целуешь меня, я понимаю, что мгла в тишине, без единой точки, куда больше может сказать, чем вся эта взбудораженная какофония снаружи…- Бернар едва заметно улыбнулся и выгнулся назад, видимо от одолевающей его боли. – Я чувствую намного сильнее и ярче при замершем в ожидании смерти сердце…Нежели тогда, когда, оно дико колотится угасая в собственном же пламени жизни…До тебя я не знал.., что физически не живое сердце.., живет на самом деле и вне тела и бьется оно уже только для самое себя, и при всем этом зависящая от него кровь обретает аналогичную прямо-пропорциональную свободу!...А вены! Вены заводят свою песнь во славу своей тишины!...И мы живем…По-настоящему…Все отдельно друг от друга и при этом являясь единым…Но это единство не является порабощением или эксплуатацией или чего хуже нормой обязательств…Это Любовь! – Бернар постарался приоткрыть безумные отрешенные в глубь далекого эхо глаза. – Это Любовь!...И ты научила меня любить…А я научился жить в не жизни… И теперь…Общепринятая жизнь не трогает и не нападает на меня…А я , не мешаю ей…И это так же превратилось в единство…Независимость внутри независимости; единство внутри единства; жизнь внутри жизни; вселенная внутри вселенной…Наконец, через твой поцелуй ко мне достучалась Бесконечность и тобою я прощен перед Господом… - Бернар судорожно закрыл лицо руками и разразился неистовым плачем, пронизанным неземной печали и отчаянья. Девочка, в сером пальто крепко обняла страдающего.
- Что было дальше? Говори. Ведь это не все. Говори. Тебе станет легче. Говори, ведь ты прощаешься со снегом навсегда. – рыдая в унисон с мужчиной умоляла девочка в сером пальто. Бернар распахнул дверцу автомобиля и выкатился из салона прямо на разъяренную битву ветра и льда. Девочка непромедлительно кинулась за ним и продолжала просить не прерывать разговор.
- Вскрытые реки, встречали мой взор! – перекрикивая ветер и метель вопил Бернар загребая ледяную стружку зимы. – Отражаясь в изумленных зрачках своей стеклянной хрупкостью!.. После минутного удивления! Я возобновил упорные попытки, грести веслами! Но безуспешно!...Стеклянная гладь непреступной реки настойчиво и безапиляционно не пускала металлические весла! Ослабевшие руки бессильно продолжали немощные маневры издавая своими обреченными движениями мерзкий скрежет! Разбрасывая по сторонам осколки бывших капель…Убедившись в очевидной бессмыслице продолжать борьбу, мне пришлось с последних сил своим ходом,.. пересечь зеркальные воды,..отказавшись от весел и прилагаемой лодки, навсегда….- Бернар без сил рухнул ниц в сугроб. Девочка в сером пальто легла рядом прижимаясь щекой в самый лед непреступной трассы, стараясь не пропустить ни слова. – Только к концу субботнего вечера, добрался я до Северного Острова. – Бернар калачиком съежился на колючем от сопряженного со льдом холода снегу. – Именно там…Я слышал когда-то еще в начале веселой регаты, подгоняемый без отчетливым энтузиазмом, что в далеком Шалаше…. На окраине острова. Живет некий всемогущий шайтан, шаманских кровей…Я слышал,…что только он способен вызывать волшебных бабочек-фей…Которые обладают сказочно цепкими острейшими лапками ..И которые в свою очередь способны победить любые остекленевшие реки…Тем самым помогая забредшим путникам добраться до финальной или финишной отметки…Встреча наша была не долгой; вручив мне маленькую бронзовую коробочку,…колдун в миг растворился средь сыпучих трущоб тумана…Лишь ворс от его меховых сапог, оставшийся не примятом снегу, напоминал мне о реальности сделки…Удивительно быстро, добрался я до покинутой стеклянной реки,…которая непоколебимо без изменений сверкала на морозном солнце, играя лучами на моем заросшем исхудавшем лице….Ознакомившись с собственным отражением и ощутив при этом явное отвращение…я решил более не возвращаться к себе, а углубиться в тайну загадочных бабочек-фей…. Раскрыв на берегу врученную коробочку…я долго и детально изучал содержимое в ней…Однако ничего и близко похожего на фею и уж тем более на бабочку или мотылька…я не обнаружил…Грубая металлическая крестовидная конструкция с крепленным хоботком «смотрела» на меня…а я на нее…Силы покидали меня с каждым едва ощутимым ударом сердца,…с каждым неполноценным вздохом…Ждать не было времени…головокружительная слабость потребность плыть дальше,… и убийственная лихорадочная жажда пить…сделали все за меня….Автоматически словно во сне пережитом когда-то,…онемевшие холодные безжизненные пальцы схватили конструкцию…Прогрели ее последним дыханием губ и судорожно вонзили ее в стеклянную атрофированную реку….Не прошло и минуты…О! Чудо!!! Несуразная металлическая рухлядь ожила!!! И в самом деле,…сказочные полупрозрачные крылышки вспорхнули еще и еще! Тельце ярко синей с перламутровыми крапинками поднялось вверх…застыло на мгновение над трепещущей в страхе и ожидании речушкой…После чего резко и непревзойденно ,.. с механической точностью рассекла фея стеклянную гладь проклятой реки и уже совсем скоро, почти моментально,…черпая хоботком нектар побежденных вод, отдала старательная фея мне все без остатка, ни капли не потребовав себе…Насытив и воскресив меня полностью, она милосердно осталась на мне…Навсегда…
Машина плавно продолжала скольжение по безлюдной дороге. Позади молчаливых путников победоносно и непреступно возвышались огромные укрытые незыблемо искристым снегам, пушистые и стройные ели, которые изредка наклонялись вперед от нагроможденных снежных перин. Белое плотно уходило вдаль совсем скоро исчезнув совсем.
- Будет рассвет и мы обязательно пересечем монгольскую степь. – наконец заговорила девочка в сером пальто.
- А что потом? Что будет в твоей Монголии? – безучастно спросил Бернар.
- Увидишь… Тебе должно понравится…Главное не переживай.. Мы скоро будем дома….
* * * ** ** * * ***** * *
Таинственные холмы и одинокие поля. Сухая пожелтевшая степь была повсюду. Пронизывающий вопиющий ветер метался по земле и пронизывал случайного путника до глубины души, едким устрашающим холодом. Истощенная и из сушенная трава клонилась к земли и лишь жестокие, одичавшие кустарники продолжали придавать мнимый образ жизни на покинутых долинах. Оголенные глыбы серых камней пугали своей безжизненностью, а хмурые нависшие над самой головой облака не привлекали попавших во владения свободы.
Дорога серпантином уводила стального коня куда-то вверх, к рыжим вершинам безлюдных пустот. Бернар не проронил ни слова. Покорно и равнодушно, он продолжал бессмысленный на его взгляд путь в никуда.
- Не бойся прощаться со мной…Гроза разлучит нас, но не надолго… Я обязательно прейду за тобой. – сжав горячую руку водителя прошептала девочка в сером пальто, увидев стекающие вниз горячие слезы Бернара… - Я непременно вернусь за тобой….Обещаю.
Блеснула молния, раскат грома коснулся не только небес. Машина, что так долго и упорно стремилась вверх, юзом сошла с узкого зигзага коварной стези. Взметнув на несколько секунд ввысь, планируя в пространстве встретила первые гроздья капель дождя, и с тяжестью, со скрежетом похожим на вопль, рванула с отвесной горы в бездну влажной безучастной пропасти…
* * **** * * ** * *** ** * * * *
Что может произойти за пару мину? А за год? А за целую вечность? Ничего…. Либо ничего, либо все сразу! Либо меняется человек, либо эпоха и экология изменяются на столько, что человек просто уже не способен не изменять своей закоренелой сущности. И тогда происходит всеобщее постепенное плановое изменение, истекающее одно из другого. При этом уже совсем не важно кто кого с подвиг на синхронное или поочередное изменение. Факт происшедшего затмевает все апробационно провокационные зависти.
Что случается с человеком, когда он изменяется? Он орет и с ним орет все его нутро и мир вокруг него тоже…. Рождение нового, практически и безапелляционно сопровождается воплем и потугами вселенной.
Что может произойти за секунду? Ничего. Либо слишком много всего такого , что на первый взгляд сложно емкостное для единой секунды, однако приемлемо для непревзойденной вечности. … Секунда и мгновение . Что общего и различного между ними? Ничего. Это пыль. Ворса. Пушинка или даже нечто , по отношению к космосу. И в одночасье так пугающе судьбоносно к человеку.
Что может случиться за тысячу лет? Столько открытий, прогресса, смертей, рождения, воин и в то же время… ничего. Все свершалось до этого, и все уже случилось заранее. Экономика, космос, взлеты , падения, математика, сила, власть, бедность, болезни, землетрясения – все было!…. А что будет после? Куда лично я? Куда мой мозг, мои сны, мои радость и грусть? И вообще, где я во всей этой вечности?!
Пустыня продолжала смотреть на меня ожидающим взглядом полковника. А я с адъютантским упорством смотрел на нее. Что случилось со мной? Откуда тоска? Неизлечимая когда-то и прозрачная сейчас?
Хмурые холмы и скудные цветовые гаммы бурятских степей, уж ни как не сочетались с дрейфующей росой по утру. А одинокие изжившие и себя и почву под собой , бездарно постаревшие деревья, так же не веяли умиротворяющей радостью. И безразличные, привыкшие к голоду коршуны с поспешившей не по дням сединой, не казались мне верными Ангелами….. Но , что-то случилось со мной. Тот ответ, что так упорно искал, я почувствовал Его не просто в себе или рядом, я колоссально, для самого себя признал, что Он был все это время во мне! Ни где-то сзади , ни впереди, и даже не с боку!!! Он жил, Он рос, Он открывал по утрам рот, Он спал, Он бежал, вздыхал и кричал вместе со мной. Как бы я, и не я, и не отдельно. Он не мой, но я его! Но я не без Него! И не в отдельности. И не в Нем! Он везде! И в то же время во мне, но при этом то я не везде!!!
Шаги мои были залиты кровью. Но я не видел ее. Заботливые теплые капли омыли все к чему я прикасался. Они бережно заменили мне гнусный холод греха, и я впервые за все свое жалкое существование смог ощутить, что в действительности есть счастье! До этого я даже близко не ходил возле этой любви, я слышал, что такое бывает, но это были всего лишь слухи. А теперь я познал, и я распрощался с болью на всегда. Я продолжал идти вперед по вскормленной влагой земле.
Я знал, что предстоит долгий путь. Но, уже другой. Не тот, что был раньше. Исчезла тропа, а я и не плакал. Я шел там, где нет троп, и нет дебрей! Где нет никого и нет ничего, при этом являясь всем и самым Главным! Мне повезло. Я сошел с тропы, по которой блуждал, по которой скитался, жил, тосковал, убивал, умирал. Где нет смерти и горечи, где нет потерь, разочарования, слез, обид, и ненависти!!! Это не тропа! Не шоссе, не магистраль! И даже не взлетная площадка!!! Это больше всех дорог, всех километров! Всех лье и железнодорожных путей! Это больше, чем больше! Это вечность вне вечности! Это непознаваемая познаваемость! Это сущность всех сущностей сущности! И я уже там. И свернуть мне нельзя, ибо не куда, ибо это не дорога, не прямая, зигзаг – это Свет!…..
Он обещал. И Он вернулся за мной….
